Город влюбленных, бомжей, романтики, запахов мочи, моды, мусора, искусства и, конечно же, беженцев из Северной Африки и восточной Европы. Говоря «Париж» вы, конечно же, представляете себе красоты Трокадеро и Латинского квартала — это, дескать, и есть прекрасный вечный город.
Но Париж условно делится на две части в строго горизонтальной плоскости: одна часть — от двух метров и выше — выглядит так, как ее рисуют в буклетах туроператоров, как рассылают фотографии перевозбужденные путешественники…
Другая — все, что ниже двух метров — выглядит так:
Или взять легендарные парижские улочки — выше двух метров:
И ниже:
Казалось бы, для тех, что судит о городе по архитектуре — самое оно.
Но, увы, рассмотреть верхний уровень не удастся — нужно смотреть под ноги, дабы не вступить в Merde, а заодно и не быть сбитым каким-нибудь мопедом. Обидно увидеть Париж и умереть под колесами мотоцикла по уши в говне, не правда ли?
Вот ведь почему в Амстердаме тоже приходится уворачиваться от велосипедистов, но там это делаешь с огоньком, чуть ли не с радостью.
Франция расплачивается за свою колониальную политику в прошлом: все колонии разом — от Алжира до Ливана — аукнулись на улицах столицы. Сегодня парижане выглядят вовсе не так, как описывал Дюма.
Конечно же, дело совершенно не в том, как кто выглядит, а в том, как кто себя ведет. А ведут так, как научили.
Быть парижанином не означает родиться в Париже. Это означает — родиться там заново.
/Саша Гитри/
Ощущение культурной столицы мира быстро падает до провинциального городка сильно восточного или безумно южного материка.
А заодно — и парижская мусорка для перерабатываемой бумаги и картона.
Парижское искусство не закрыто за семью замками и километровой очередью в Лувре и даже не продается на арт-рынке Монмартра у безумно вредных и занудных рисунов.
Оно куда ближе к народу. Ну, к тем народам, которым такое искусство ближе.
Здесь для влюбленных не осталось больше места — все деревья уже исписаны, а укромные уголки обписаны.
Под мостами Сены — вообще не ходи: не продохнуть от запаха мочи и немытых тел. Чем не средневековый Париж?
В восемнадцатом столетии во Франции … в городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных людей. Улицы воняли навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни — скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни — грязными простынями, влажными перинами и остросладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло верой, из дубилен — едкими щелочами, со скотобоен — выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов — луковым соком, а из тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король — он вонял, как хищный зверь, а королева — как старая коза, зимой и летом. Ибо в восемнадцатом столетии еще не была поставлена преграда разлагающей активности бактерий, а потому всякая человеческая деятельность, как созидательная, так и разрушительная, всякое проявление зарождающейся или погибающей жизни сопровождалось вонью. И разумеется, в Париже стояла самая большая вонь, ибо Париж был самым большим городом Франции.
/Патрик Зюскинд — «Парфюмер. История одного убийцы»/
Но когда-то же он был прекрасным, в конце-то концов, Париж этот или нет?
…И опять потом вместе с Синявским бродили по Парижу, любовались Парижем, вдыхали этот необыкновенный парижский воздух, который даже табуны машин, заполнивших улицы Парижа, не могут испортить…
/Александр Галич/
Снаряжение блюстителей порядка наводит на мысль, что всем нам прийдет пиздец вот буквально вот-вот. Франция только-только отметила день взятия Бастилии, поэтому улицы патрулируют автоматчики.
Одеваются во Франции, конечно, не сравнить с нашими краями, где резиновые сапоги и угги на лосины под бесформенную футболку — высший писк. Здесь можно 5 минут в очереди рассматривать туалет аптекарши, а двух аптекарш — соответственно, 10.
Новая Парижская мода — молчаливые то ли румыны, то ли цыгане по всему городу в количестве кратном 100500, просящие подписать петицию и сами ищущие в ваших карманах ручку, но находящие кредитку.
Метро запутанное, гаденькое, в потеках — романтика сочится прямо сквозь землю. Пригородная электричка дорогая как черт-те что и такая же угавняная как и весь город. Проезд из аэропорта в центр на RER стоит 9€.
Для сравнения: в Торонто — $3, в Ванкувере — $3.75 (если покупать билет в аэропорту — то $8.75), в Амстердаме — 2.70€
В вагонах — совершенно точно такие же растроенные, похожие на костыли поручни как в Монреале. Проникся некоторым уважением к вниманию к деталям у канадцев при сотворении маленькой копии города! Сами вагоны при этом — совершенно другие.
На улицах то и дело попадались светофоры с красным крестом, назначение которых не сразу смог понять, равно как не смог мне его объяснить и коренной нормандец:
Красный знак плюс зажигается когда у примыкающей дороги с односторонним движением горит красный.
Т.е. вот этому Пежо на фото выше, выворачивающему с улицы с односторонним движением, сейчас светит красный, а нам об этом любезно сообщают.
Найти место для парковки по силам только французам. Мы оставили машину примерно в километре от дома на Монмартре — где смогли найти свободный пятачок.
Мы имели счастье позавтракать блинами в уютной булочной, заскочить в Нотр-Дам, пройтись по Елисейским полям и укатить отсюда в Нормандию, но это уже совсем другая история.
Одним словом, кто считает, что таки нужно увидеть Париж и умереть, торопитесь потому как Париж умирает сам. Город с богатым Европейским наследием захлебывается в мультикультурности и задыхается от бескультурия. Те же проблемы что и у Монреаля, только настолько же больше, насколько весь Париж больше единственной исторической улочки в канадском городе.
Своим появлением термин «Парижский синдром» обязан чересчур чувствительным и восприимчивым японцам. Впервые парижский синдром был описан в 2004-ом году и связан с жестоким разочарованием, которые испытывают туристы из Японии, приезжая в столицу Франции. Идеализированный образ Парижа, который создаётся средствами массовой информации и в который верят японцы, настолько расходится с действительностью, что психика туристов не выдерживает. Увидев грязные улицы и грубых, часто неопрятных и неприветливых французов, около 20 японцев в год впадает в острое бредовое состояние и испытывает чувство преследования, дереализацию, деперсонализацию, тревогу и другие проявления психического расстройства.
справа, предложив исправление. Я быстро все исправлю.